Неточные совпадения
Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою
бесконечною любовью искупит он теперь все ее
страдания.
Та неувядающая и негибнущая любовь лежала могуче, как сила жизни, на лицах их — в годину дружной скорби светилась в медленно и молча обмененном взгляде совокупного
страдания, слышалась в
бесконечном взаимном терпении против жизненной пытки, в сдержанных слезах и заглушенных рыданиях…
Чудные грезы и
бесконечная поэзия, которые идут рука об руку с муками сердца и мириадами
страданий…
Александр Привалов, потерявший голову в этой
бесконечной оргии, совсем изменился и, как говорили о нем, — задурил. Вконец притупившиеся нервы и расслабленные развратом чувства не могли уже возбуждаться вином и удовольствиями: нужны были человеческие
страдания, стоны, вопли, человеческая кровь.
Без
страдания какое было бы в ней удовольствие — все обратилось бы в один
бесконечный молебен: оно свято, но скучновато.
Но только это и успел выговорить, онемев под ужасным взглядом Аглаи. В этом взгляде выразилось столько
страдания и в то же время
бесконечной ненависти, что он всплеснул руками, вскрикнул и бросился к ней, но уже было поздно! Она не перенесла даже и мгновения его колебания, закрыла руками лицо, вскрикнула: «Ах, боже мой!» — и бросилась вон из комнаты, за ней Рогожин, чтоб отомкнуть ей задвижку у дверей на улицу.
В самом лице этой женщины всегда было для него что-то мучительное; князь, разговаривая с Рогожиным, перевел это ощущение ощущением
бесконечной жалости, и это была правда: лицо это еще с портрета вызывало из его сердца целое
страдание жалости; это впечатление сострадания и даже
страдания за это существо не оставляло никогда его сердца, не оставило и теперь.
Отчего Гомеры и Шекспиры говорили про любовь, про славу и про
страдания, а литература нашего века есть только
бесконечная повесть «Снобсов» и «Тщеславия»?
Он понимает, что он едва заметное кольцо в
бесконечной цепи человечества; он то же все знает, что я: ему знакомы
страдания.
И, ревнуя царицу друг к другу, ко всем женщинам, мужчинам и детям, ревнуя даже к ней самой, они поклонялись ей больше, чем Изиде, и, любя, ненавидели ее, как
бесконечный огненный источник сладостных и жестоких
страданий.
Больные, искалеченные, страдающие люди
бесконечною вереницею потянулись перед глазами; легких больных в клиники не принимают, — все это были
страдания тяжелые, серьезные.
Искать и находить это вечное и
бесконечное во всем, что живет и движется, во всяком росте и изменении, во всяком действии,
страдании, и иметь и знать и непосредственном чувстве саму жизнь лишь как такое бытие в
бесконечном и вечном — вот что есть религия…
Так посреди мира мучений спокойно живет в своей отдельности человек, доверчиво опираясь на principium individuationis, на восприятие жизни в формах времени и пространства: безграничный мир, всюду исполненный
страдания, в
бесконечном прошедшем, в
бесконечном будущем, ему чужд, даже кажется ему фантазией; действительно для него только одно — узкое настоящее, ближайшие цели, замкнутые горизонты.
Страдание есть явление экзистенциального порядка, но оно объективируется в математическом времени и кажется
бесконечным в количественном смысле слова.
То же, что я называю «ужасом», — бескорыстно, не утилитарно, не эвдемонистично, не означает озабоченности и страха перед будущими
страданиями, а чистое переживание бездны, отделяющей наш греховный обыденный мир и нашу низшую природу от высшего, горнего, божественного мира, от
бесконечной тайны бытия.
Страдания человека начинаются только тогда, когда он употребляет силу своего разума на усиление и увеличение до
бесконечных пределов разростающихся требований личности для того, чтобы скрыть от себя требования разума.
Но он несет смерть тем
бесконечным поколениям, которые своим трудом и своим
страданием уготовили эту гармонию.